Часть V. Постижение Кастанеды (Отрывок из книги "Записки о доне Хуане")
Часть V. Постижение Кастанеды
39. Ричард де Милль. Стоящий противник
“Без существования достойного противника — не врага, а хорошо подготовленного и действенного соперника, — ученик не способен продвигаться по пути знания.”
Согласно описываемой истории, на календаре был 1962 год. Карлос расставлял ловушки на кроликов и перепелок, но не мог ничего поймать, а Кастанеда в это время показывал свои рукописи всем преподавателям Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, но никак не мог найти в них отклика.
” — Кто-то мешает твоей охоте, — заявил Дон Хуан. — Кто? — спросил Карлос, хотя он уже понял, кто это был. Это была Ла Каталина, его достойный соперник.”
Или, как он называл ее в первых трех книгах, “ля Каталина” — в это имя странным образом входили кавычки и определенный артикль женского рода.
Этот эпизод указывает на два тонких свойства стиля работы Кастанеды. Первое заключается в том, что календарное время его жизни и время повествования часто совпадают, и описываемые приключения Карлоса относятся к тем же датам, когда аналоги событий происходят в жизни Кастанеды. Второе свойство представляет собой сигналы метафорического изложения, обнаруживаемые в странностях стиля и произношения, и благодаря им аллегория может быть отслежена вплоть до ее подлинных источников в обыденной жизни автора. Какие же события заставили Кастанеду выдумать “ля Каталину”, очаровательную и ужасную ведьму, вмешивающуюся в охоту Карлоса на силу?
Я убежден, что корни генеалогии достойного соперника заключены в двух статьях в “Сатэрди Ивнинг Пост”, первая из которых принадлежала перу Олдоса Хаксли, одного из любимейших писателей Кастанеды. “Стимуляторы мистических способностей”, к которым Хаксли относит ЛСД и пейот, “обеспечивают подлинный религиозный опыт”, благодаря которому “огромное количество людей [зачастую] достигает радикального самораскрытия и более глубокого понимания природы вещей”, что приводит к революции их религиозных представлений.
Статья Хаксли была опубликована в октябре 1958 года, на границе 60-х. Через год Кастанеда прочел “Священные грибы”, и она направила его к эпохальной работе семьи Уоссонов “Грибы, Россия и история”, фигурирующие в которой шаманы Мария Сабина и Дон Аурелио, как я уже показывал, стали первыми прототипами Дона Хуана.
Кастанеда был не единственным духовным революционером, вдохновившимся работами Хаксли и Уоссонов. Именно в то лето 1960 года, когда, согласно повествованию, Карлос впервые встретился с Доном Хуаном, психолог из Гарварда Тимоти Лири сидел у плавательного бассейна в Кьюрнаваке (Cuernavaca) и впервые пробовал галлюциногены — девять священных грибов Масатек (обратим внимание, что грибную смесь Дона Хуана они с Карлосом покуривали в небольшом домике возле оросительного канала, в который Дон Хуан потом окунал Карлоса, чтобы привести его в чувство).
В течение последующих пяти часов Лири чувствовал себя мертвым. В том, что он впоследствии назывет глубочайшим религиозным опытом своей жизни, он покинул свое тело, распростертое на кровати, заново прожил всю свою жизнь и вернулся в прошлое к существованию в форме одноклеточного организма. Открыв таким образом “духовный эквивалент водородной бомбы”, он спешит в Гарвард, чтобы поделиться испытанным с остальными. Одним из его первых сторонников становится психолог Ричард Альперт, которые позднее станет известным как Баба Рам Дасс.
Вдвоем они начинают проповедовать свой новый завет студентам и преподавателям вплоть до администрации университета, и в результате новые евангелисты образуют некоммерческую корпорацию “Международная Федерация Внутренней Свободы“, сокращенно — “If-If” [International Federation for Inner Freedom; сокращение “If-If” означает “Если-Если”. — прим.перев.].
Летом 1962 года “If-If” организует учебный центр в рыбацкой деревушке Сиуатанехо (Zihuatanejo) на побережье Мексики, чуть севернее Акапулько. Эти поклонники психоделики делают своим святилищем очаровательный “Отель Каталина”, цепляющийся за самый край крутого обрыва и укрытый тенью пальм.
На иллюстрации показан вид на отель со стороны пляжа. Американцы, остановившиеся в гостинице вместе с Лири, называют его “the Catalina”, а при переводе на испанский вместе с определенным артиклем это преобразутся в “ля Каталина” — название, вполне нормальное для отеля, но совершенно необычное для собственного имени героини книги.
Хотя на курсы в “Каталине” записалось около пяти тысяч желающих, в Мексику приехали лишь немногие. Весной 1963 года Гарвард увольняет заблудших преподавателей, а затем мексиканское правительство изгоняет двадцать обитателей “Каталины” назад на родину.
Бесстрашное общество “If-If” занимает 45-комнатный особняк неподалеку от Миллбрука в Нью-Йорке и готовится к решающей атаке на молодежь Америки, тем более что радио выделяет для Лири специальную программу “Небо в бриллиантах”. Журнал “Лук” публикует “Загадочное дело о наркотиках в Гарварде”, а “Сатэрди Ивнинг Пост” — серию статей “Опасная магия ЛСД”, в которой “мексиканские приключения” описывает Джон Коблер.
“Весь вечер я, как прикованный, просидел перед деревом, ощущая самую его древесность“, говорится в описании одного из ЛСД-видений Коблера. “Я чувствовал, что это именно дерево, благодаря его аромату.” — будет якобы вспоминать не притрагивавшийся к наркотикам Карлос, — “Нечто во мне знало, что этот своеобразный запах является самой сутью дерева.”
“Самые излюбленные наши принципы стоят на пути огромного прилива, поднимающегося уже два миллиарда лет. Приятно, когда эта плотина вербального выражения дает трещину”, — радостно восклицают Лири и Альперт. “Я видел одиночество человека как гигантскую волну, застывшую передо мной и сдерживаемую невидимой стеной метафор”, — напишет потом Кастанеда.
“If-If” предлагал освободить своих членов от “нитей паутины”, чтобы они смогли наконец воспарить в бесконечном пространстве сознания. Якобы отуманенная грибами голова Карлоса будет летать среди серебряных ворон, а его глаза, которые никогда на самом деле не застилало воздействие наркотиков, увидят горную гряду как “паутину светящихся волокон”.
В качестве руководства по использованию наркотиков “If-If” приняла “Тибетскую Книгу Мертвых”. Дон Хуан скажет Карлосу, что эта книга — просто “куча хлама”.
“Этот опыт в большей части невербален, невыразим словами, и поэтому в нем невозможно следовать описаниям друзей — разве что вы принимаете наркотик одновременно с ними”, — говорят Лири и Альперт. Составляющие необычной реальности “не могут стать темой споров и поисков обычной общности”, — напишет Кастанеда; они требуют некой “особой согласованности с общими признаками”. Коблер спросил одного психоаналитика, есть ли какой-нибудь риск в использовании таких мощных наркотиков, которые применяются при лечении некоторых пациентов. “Разумеется,” — заверил его врач, — “ведь любой маг может обнаружить, что он всего лишь жалкий ученик другого мага.”
“Если кто-то сможет показать нам лучший путь к счастью,” — заявлял печально известный Лири, — “то мы немедленно бросим свои исследования. Но я не думаю, что кто-то способен указать иной путь.” Тем временем в еще никому неизвестном разуме Кастанеды уже созревал лучший путь — путь сердца Дон Хуана, который уведет будущих читателей его книг от того, что Кастанеда видел как посторонний наблюдатель за “Каталиной”, — к дисциплинированному и вненаркотическому мистицизму.
Десять лет спустя, на встрече со студентами в Ирвине, Кастанеда сообщит им, что Дону Хуану больше не нужны психотропные растения, хотя приверженность ритуалу все еще заставляет его “ежедневно отыскивать и собирать грибы с прежней тщательной внимательностью” — с позиции ботаники это заявление совершенно нелепо, так как грибы невозможно собирать “ежедневно” даже в Оахаке (Oaxaca), не говоря уже о Соноре.
Джон Уоллис записал следующие фантазии Кастанеды, связанные с деградировавшими остатками группы Лири.
Карлос рассказал нам, насколько ужасным стало для него обнаружение остатков колонии, которую, по-видимому, в 60-х основал Тимоти Лири. Когда мексиканские власти вышвырнули группу Лири из Мексики, некоторые члены группы скрылись в холмах в ожидании, пока скандал не утихнет. Карлос рассказывает о посещении дома, в котором все еще жили эти люди:
— Я вошел, растянув рот в самой лучшей своей улыбке и крикнул: “Привет, друзья! Я Карлос Кастанеда из Лос-Анджелеса.” Но все были словно замороженные. В большой комнате находилось двадцать пять человек [Впечатляющие “остатки” группы из двадцати человек.], совершенно неподвижных, будто окаменевших. Меня несколько приободрило подобие улыбки на лице одной девочки, но от нее я тоже не добился ни единого слова. Она подтянула к себе ногу и стала ее почесывать. Нога была полностью покрыта волосами. Я был поражен тем, что видел. Я был совершенно ошеломлен. Я выскочил из дома, появился Дон Хуан, [Интересно, почему Дон Хуан слонялся по Сиуатанехо, в пятистах милях от Оахаки и в тысяче миль от Соноры?] и мы отправились в горы. Я рассказал ему про этих американцев. Он сказал, что тоже их видел, добавив, что они совершенно нелепы. Он видел, как они едят грибы сырыми прямо в поле. Дон Хуан был испуган, потому что без тщательной обработки эти грибы очень ядовиты [Это стало бы новостью для Марии Сабины, хотя, разумеется, ядовитость грибов является метафорическим предупреждением о духовном и умственном ущербе, который могут принести галлюциногены, употребляемые без направляющего ритуала.]. Дон Хуан просто не мог понять, как они могут поступать так глупо. Он видел совершенно голого американца, сидящего посреди поля и пожирающего грибы прямо там. Дон Хуан был потрясен.”
Как объясняет Кастанеда, ему пришлось изучать магию, потому что сами по себе наркотики не могут остановить этот мир, они лишь переставляют элементы прежнего ложного видения мира. “В этом заключается мое отличие от людей типа Тимоти Лири”, — заявил он; это был самый серьезный вызов, который Кастанеда осмелился бросить самораскрытию а-ля Хаксли в борьбе за сердца и умы последователей. Пока “Мессия от ЛСД” метался от одной идиотской крайности к другой (“Я обожаю Тима”, — сказал Хаксли, — “но поражаюсь тому, что он ведет себя как пользователь.”), — то оказываясь в тюрьме, то скрываясь в жалком изгнании, то вновь надолго возвращаясь домой, — Кастанеда продолжал писать три своих бестселлера.
По словам Дона Хуана, влияние достойного соперника заставляет воина прилагать ко всему максимальные усилия; противником, достойным Карлоса, Кастанеда посчитал “ля Каталину”. Осенью 1962 года в Сиуатанехо процветала “If-If”; в то же время в Соноре, согласно повествованиям Кастанеды, Карлос испытал шесть столкновений со своим достойным соперником, от которых у волосы у него вставали дыбом.
На поразительной фотографии, приведенной в статье Коблера в 1963 году (я привожу здесь зарисовку этого снимка), запечатлена дородная молодая женщина в купальнике расцветки леопардовой шкуры, которая, наглотавшись ЛСД, бредет по прибою мексиканского побережья; ее левая рука протянута вниз, к воде. В подписи к фотографии Коблер говорит, что она “ощущает силу океана”.
Я уверен, что этот примечательный образ, четыре года хранившийся в изобретательном мозгу Кастанеды, воплотился в его рукописи в 1967 году в форме “злобной ведьмы”, пытающейся расправиться с Доном Хуаном, что стало метафорическим изображением бума “психоделического супермаркета” Лири, который грозил похоронить под собой любого начинающего автора квазинаучного труда, попытавшегося отстаивать позиции строгой дисциплины, навязанной труднодоступным магом, смешивающим свои ингредиенты по секретным формулам.
С 1968 по 1974 год карьера Лири приходит к закату, а звезда Кастанеды, наоборот, восходит. Соответственно, в каждой последующей книге Ла Каталина становится все менее ужасной. В “Учении Дона Хуана” она настолько ужасна, что на нее нельзя смотреть в ее подлинной форме. В “Отделенной реальности” она остается пугающей, но уже превращается в красавицу.
В “Путешествии в Икстлан” она получает титул “достойного соперника”. А в “Сказках о силе” Дон Хуан наконец признается, что все это время она была другом, намеренно играющим роль врага. Таким образом возрастает великодушие метафор Кастанеды, и в результате он одерживает победу над этой католичкой-отступницей, над этой очаровательной противницей.
И он вполне мог позволить себе подобное великодушие, ибо уже в 1969 ученый муж Теодор Рожак со всей искренностью объявляет его работы уникальным по своей важности вкладом в психоделическую литературу, утверждая, что они, похоже, пришли на смену “относительно дилетантским потугам Хаксли, Уоттса, Бэрроуза и Лири.”
В интервью, которое он дал Сандре Бертон из “Тайм”, Кастанеда рассказывает о том, как был приглашен на вечеринку в Ист-Виллидж в Нью-Йорке, где встретился с Лири; однако разговоры любителей “кислоты” оказались совершенно бессмысленными. Он говорит: “Они выглядели, как дети, постоянно индульгируя на своих противоречивых откровениях. Маги принимают галлюциногены совершенно в иных целях, и после того, как попадают туда, куда хотели попасть, прекращают их использование.”
Перевод этой метафоры таков: аллегорист пишет о галлюциногенах, пока не издается несколько его книг; после этого он прекращает о них писать. Столкновение Лири и Карлоса, безусловно, неизбежно, однако кое-что в его описании выглядит немного странным. “Тайм” датирует встречу 1964 годом, но зачем бы еще ничего не опубликовавшего и совершенно никому не известного автора из Лос-Анджелеса вдруг приглашали встретиться с Лири в Нью-Йорке? И как ограниченный в средствах студент-выпускник смог бы оплатить такое путешествие?
Более красочная версия этой истории была приведена пять лет спустя в “Фэйт”. В ней путешествие Карлоса на восток объясняется его приключениями с Доном Хуаном, а Лири и Альперт якобы узнали о них из “Учения Дона Хуана”.
Пусть этот вариант снимает вопросы о нежданном госте и безденежности путешественника, однако возникает более сложная проблема: к тому времени, как было опубликовано “Учение Дона Хуана”, Лири уже переехал в Калифорнию, так что необходимость в каком-либо путешествии совершенно отпала. В любом случае, впечатление Карлоса от Лири, описанное в 1969 году в “Фэйт”, ничуть не отличается от высказанного в 1964 году в интервью для “Тайм”: беседы поклонников “кислоты” по-прежнему убоги; Лири глупо шутит, постоянно хихикает и называет Альперта “еврейским педиком”, а сам Альперт — к тому времени уже вернувшийся из Индии с именем Баба Рам Дасс — благословляет всю тусовку, помахивая бананом, скрытым под полой его накидки. Встревоженный Карлос сбегает с вечеринки точно так же, как перепуганный Карлос выбежал из дома деградировавших хиппи.
Поскольку с 1968 по 1970 год оба они жили в Калифорнии, я вполне готов поверить, что Лири и Кастанеда могли оказаться в одно время в одном и том же месте, однако различные варианты этого столкновения объясняют нечто большое, чем простое презрение Дона Хуана к демоническому Лири. По-видимому, Кастанеда репетировал разнообразные воображаемые сцены и случаи, используя своего тогда еще более популярного соперника для обретения магического контроля над Лири, вовлекая его при этом самые разные аллегории. Если бы о приюте для Лири довольно скоро не позаботились исправительные учреждения Калифорнии, то вполне мог бы состояться разговор, подобный следующему:
КАТАЛИНА: Хала, доктор Лири! Как здорово тебя снова встретить. Сколько лет, сколько зим!
ЛИРИ: Привет. Мы что, уже раньше встречались?
КАТАЛИНА: Еще бы! Я “Каталина”.
ЛИРИ: Это ведь отель, очаровательный крошечный отельчик.
КАТАЛИНА: Прекрати ты свой сексизьм, Дон Тимо. Между прочим, я феминистка.
ЛИРИ: Это неважно. Кто ты на самом деле?
КАТАЛИНА: “Каталина”! Я была отелем, но сейчас я ведьма.
ЛИРИ: Большое дело! Я как-то был одноклеточным организмом.
КАТАЛИНА: Знаю, Коблер писал об этом в одной статье — она как раз и является связью между тобой и Кастанедой.
ЛИРИ: Серьезно? А я из Кастанеды ничего не смог вытащить. Он явился на одну нашу собирушку в Нью-Йорке… или это было в Калифорнии?.. Ладно, черт с ним, — в общем, он тогда забился в угол и ни слова не сказал за весь вечер.
КАТАЛИНА: Он занимался сталкингом.
–––––––
Catalina: He was STALKING. [He was TALKING — Он разговаривал.)
Leary: No he WASN’T.
Catalina: Ess-TALKing. With an ESS.
–––––––
ЛИРИ: Брось ты, я его вижу, как сейчас.
КАТАЛИНА: Ты не видишь. Ты смотришь. Ты только меняешь местами одни и те же ложные взгляды на мир. Ты и этот Ram D’Ass [баран из жопы — ред.], с его изнеженными формами блаженства и дурацким бананом в рясе.
ЛИРИ: Ладно, все это не имеет значения. Вот я сейчас основываю пространственные колонии. В одной жизни успеть перейти от внутреннего космоса к внешнему, представляешь?!
КАТАЛИНА: Ха! Ты думаешь, мы сейчас не в такой колонии? Ты что же, не читал о пятитысячефутовом куполе? Это тебе разве не искусственная среда, созданная инопланетянами?
ЛИРИ: Ух ты, я сейчас просто увидел его!
КАТАЛИНА: Ты не видишь. Ты занят только своими противоречивыми откровениями, суперсладострастными видениями и своими ночными клубами. Ты казался таким достойным соперником, мы думали, что ты сможешь запустить Карлоса на высокую орбиту. Стоило бы тебя проучить за то, что ты стал такой задницей. Даже Дон Олдос это говорит.
ЛИРИ: Хаксли?!. Он что, живой?!
КАТАЛИНА: Ну уж и не мертвый.
ЛИРИ: И где же он сейчас?
КАТАЛИНА: Разумеется, под куполом.
ЛИРИ: А я могу попасть под купол?
КАТАЛИНА: Если позволят. Это уж как Нагваль захочет.
ЛИРИ: А как узнать, захочет он или нет?
КАТАЛИНА: Читай следующие книги.
ЛИРИ: Следующие? Обозреватели сказали, что Кастанеда уже исписался, выгорел.
КАТАЛИНА: Все эти разговоры — куча хлама. Это они сами от злости сгорают, потому что Карлос из них обезьян сделал. Вся эта затея с культом будет длиться вечно, она вроде как бессмертная, понимаешь?
ЛИРИ: Это меня утешает.
КАТАЛИНА: Не тебя, бобо, а его.
ЛИРИ: Хм… я вижу.
КАТАЛИНА: Не видишь. Видят Дон Хуан и Карлос. А Дон Лири только разговаривает.
40. Ричард де Милль. Аллегория - не этноботаника: анализ письма ...
