* * *

Моя первая встреча с реальным миром Нагваля состоялась в аудитории Антропологического музея в Мехико. Место оказалось весьма соответствующим. Множество артефактов, особенно у стенда тольтеков, имели довольно большое для моего мира значение, в то время. Я уже много раз был в этом музее во время прошлых поездок в Мехико, и, естественно, провел там большую часть дня перед ознакомительной беседой, чтобы напитаться энергетикой древних символов и артефактов, и привести себя в магическое состояние. Утром я встречался с местным организатором семинара, симпатичным и любезным молодым человеком по имени Маркос Антонио Карам.

Он был директором «Каза Тибет», Тибетского буддийского института в Мехико. И он был в личных друзьях у Далай-ламы. Я сразу же почувствовал глубокую связь и родство с Тони и всегда был ему рад, встречая во время многочисленных последующих визитов. Лишь позднее я узнал что «Тони-лама», как нежно называл его Нагваль, был выбран в качестве его наследника, носителя линии и следующего Нагваля, но Тони никогда не соглашался на эту роль, и в конечном счете был затем отвергнут.

Аудитория заполнилась рано. Многие из участников старались устроиться в первых рядах. Я оказался в центре, примерно в десятом от сцены ряду. Всего было примерно три сотни участников.

— Привет, меня зовут Луис Маркес, — представился дружественно настроенный молодой человек, сидевший справа от меня. — Я из Пуэрто-Рико, а ты откуда?

Я представился, рассказал ему о себе и мы проболтали до самого начала лекции. Луис оказался братом Талии Бей, одной из ближайших соратниц Нагваля. На семинар он пришел главным образом для того, чтобы увидеться с сестрой. Она прекратила все контакты со своей семьей, в процессе своего преображения в качестве воина в мире Нагваля. К сожалению для него, она так и не появилась на семинаре.

Затем, внезапно, все взоры устремились к боковому входу, откуда в аудиторию вошли главные действующие лица.

И вот они здесь. Наконец миф обрел некоторые лица, и мой ум сразу заработал, вынося суждения и обрабатывая все это. Такие прежде суперчеловеки, магические существа как Флоринда Доннер, Тайша Абеляр и женщина-нагваль Кэрол Тиггс превратились в людей. Флоринда сразу же стала моей любимицей. По меньшей мере она выглядела такой же привлекательной, какой я ее и представлял. Лицо у нее было как у эльфа, озорное, все понимающее и невероятно живое. Флоринда сияла и только одно лишь ее харизматическое  присутствие протащило меня сквозь этот процесс адаптации, разгоняя какие-либо сомнения, что могли возникнуть у каждого при установлении аутентичности. Не знаю о чем подумали остальные, вероятно это было нечто хорошее.

Тайша выглядела как-то невзрачно и неопределенно, не слишком-то проявляя себя всю, что придавало ей нечто вроде мистической ауры. Обе этих женщины были опрятными и легкими. Кэрол Тиггс казалась более сильной по сравнению с ними. Она была миловидна, с мягким, гладким лицом и хорошо сложенным телом, но ее энергетика ощущалась более массивной, чем у двух других, а ее уверенность в поведении была на грани высокомерия.

Помимо ведьм, которым казалось было лет по сорок с лишним, было еще три женщины и двое мужчин в качестве помощников. Тремя женщинами были так называемые «чакмулы»: Рената Мюрез, Найи Мюрез и Кайли Лундал. Они казались безупречными ассистентами, явно избегающими показывать свое персональное лицо. Двумя мужчинами-помощниками были Лоренцо Дрейк и Юлиус Ренард. Их называли «элементами». Юлиусом, как я потом узнал, был на самом деле Трейси Крамер, литературный агент Кастанеды. 

Вся группа очень сильно отличалась от аудитории. Они выглядели так, словно были выходцами из другого мира, даже чужестранцами. У всех женщин была короткая стрижка и одежда как у андрогинов. Мужчины вели себя малозаметно и сдержанно, казалось играя чисто символическую роль. Все они представились или были представлены, в случае мужчин.

Затем ведьмы поднялись на сцену, и в течение трех часов они стали плести свою мифическую паутину. Некоторые из историй выглядели довольно странно, например про то, как дон Хуан и старые колдуны попались в ловушку где-то в отдаленных уровнях реальности, и о неорганических существах, которые питались человеческой энергетикой подобно психическим паразитам, сдерживая рост человеческого осознавания. Проводя немало времени в состоянии осознанного сновидения, я развил довольно-таки широкое мировоззрение, и не мог бы сразу отвергнуть любой из их сценариев. На самом деле, я был бы даже рад разделять интер-субъективность такого расширенного взгляда на реальность. Все это было очень интересно. Но какими бы эзотеричными ни были некоторые предварительные описания, практические маневры, предлагаемые ведьмами, были твердыми как камень и трезвыми.

Главное послание, которое я получил от этого и от множества других семинаров, всегда было одно и тоже. Чтобы достигнуть своей полноты и развить весь свой потенциал, мы должны увеличивать и развивать свое осознавание. Инструментами и стратегиями при достижении этой цели служат дисциплина, безупречность, внутреннее молчание и «магические пассы» или Тенсегрити. Первоочередной задачей этого и всех последующих семинаров было обучение нас Тенсегрити, сериям движений, предназначаемых для увеличения осознавания за счет перераспределения энергетики.

Термин Тенсегрити является сокращением от tensional integrity (напряженной целостности). Заимствованный из архитектуры, он относится к сбалансированной структуре, в которой все элементы работают вместе синергичным образом. Растяжение и сжатие, отталкивание и притяжение оптимизированы между собой, как в случае геодезического купола, например, создавая тем самым самоподдерживающуюся структуру с большим запасом стабильности.

«Магические пассы», по большей части, направлены на создание этой напряженной целостности, оптимальной синергии и динамического баланса у практикантов. В мире Нагваля не существовало различий между телом и рассудком. Тело и рассудок считались неделимой сущностью. Однако же, имелся и другой дуализм, осознаваемый нами, дуализм между нашим рассудочным-телом и нашим энергетическим-телом. Рассудочным телом является знакомая нам сущность, с которым мы действуем в мире. Энергетическое тело, от которого мы отдалились, является энергетическим близнецом этой сущности, но не подконтрольным само-рефлексирующему рассудку.

Как таковое, оно является так сказать нашим шлюзом в бесконечность. Восстановление связи с нашим энергетическим телом является необходимым в ходе достижения своей полноты и эволюционного предназначения. Как я понял со слов ведьм, Нагваль понял, что наилучший путь воссоединения с нашим энергетическим телом проходит через оптимизацию полноты нашего рассудочного тела. Стратегией для достижения этой цели, им было выбрано Тенсегрити. Движения совершались главным образом минуя размышляющий ум, который в своей современной форме рассматривается как главное препятствие между нами и нашей подлинной единой самостью.

Эта стратегия ощущалась довольно интересной, и я заставлял себя использовать магические пассы в своей обычной поведенческой персеверации. На протяжении двух полных дней после вводной лекции, чакмулы инструктировали нас по Тенсегрити. Движения были простыми и легкими. Они напоминали эзотерическую форму кунг-фу. Как правило, для каждого движения нам давали минимум рассудочных обоснований чтобы успокоить ум, не вдаваясь в детали. В этом была определенно доминирующая формула, регулирующая все объяснения, которая исходила от самого Нагваля через ведьм и чакмул:

— Как же можно оптимальным образом действовать и мотивировать себя к изменениям, не задействуя при этом мыслящий ум?

Ответом на это были движения. Безусловно, они не были совсем новой концепцией. Вероятно Йога и цигун развивались подобным намеренностью. Но обе эти формы движений в настоящее время, чаще всего практикуются вне эволюционного и трансцендентного контекста из которого они происходят. Их перехватило движение фитнес по большей части, а их намеренность в результате было изменено и ослаблено. Я до сих пор считаю, что эти древние восточные движения имеют мощный эволюционный потенциал, но в прямом сравнении с Тенсегрити, они проигрывают в оригинальности и магическом компоненте, который я нахожу таким соблазнительным. Магические пассы невероятно живы и сразу же начинают расширять мое энергетическое восприятие мира.

Даже не смотря на огромную разницу между тем, каким я представлял мир Нагваля и каким я его испытал на самом деле во время этой первой встречи, я не был разочарован. Переход к новой части моего магического путешествия был захватывающим и мощным. 

* * *

— Тебе представилась возможность поговорить с Флориндой и Тайшей? — спросила Виктория, когда я вернулся в Тусон.

— Нет, не совсем, — ответил я, — все они старались уклоняться от всего личного. Никаких личных вопросов, никаких личных контактов. Акцент ставился исключительно на магических пассах. Конечно, я был заинтересован в этом, но там не было места для такого рода взаимодействий.

Я предоставил Виктории детальный отчет обо всем, что происходило во время семинара, но несмотря на мое заметное возбуждение, она похоже не была склонна присоединиться ко мне в каком-нибудь последующем собрании. В тот момент она интенсивно занялась практикой буддистской медитации и планировала вместо этого совершить несколько молчаливых ретритов. Мы не восприняли это как конфликт или что-то в таком роде.

В то время в наших личных системах верований имелись огромные различия в поведении, в терминологии и в практике, но в конечном счете они обе сводились к достижению состояния внутреннего молчания. Насколько мы понимали, основной намеренностью для обеих систем было ввести нас в переживание безмолвного личного осознавания, что давало возможность оказаться в состоянии полного сознания без необходимости размышлять. В буддистской терминологии этот опыт чаще называется состоянием пустоты, поскольку в нем полностью отсутствуют мысли. В мире Нагваля, оно обычно относится к ощущению бесконечности.

Думаю, что я предпочел термин бесконечность может быть потому, что для моего непросвещенного ума оно означало нечто намного большее, чем пустота. Кроме того, в мире Нагваля, путешествие в безмолвии, его дорога к бесконечности, казались удивительно привлекательными, магическими и очаровательными. В тот момент мне не приходило в голову, что Нагваль, на самом деле, намеревался сделать большой крюк.

Как бы там ни было, все это достаточно мотивировало меня для практикования Тенсегрити каждым утром и вечером по три часа в день. Почти каждый месяц ведьмы и чакмулы проводили другие семинары и я не пропускал ни одного. Я ездил на Гавайи, в Калифорнию, Аризону, Нью-Йорк, Испанию и Германию, и много раз в Мехико, чтобы разучивать все большее количество движений, которые впитывались моим телом как губкой.

Спустя несколько месяцев такого насыщения, однажды ночью я обнаружил себя в одном из своих снов, делающим снова и снова совершенно новые, оригинальные движения до тех пор, пока он не стал полностью осознанным. Я понял, что это движение подходило как раз для меня, и после нескольких раз практикования его во сне, я просыпался и мог выполнять эти движения в бодрствующем состоянии. Таким образом, я стал стараться выполнять его как можно точнее. С тех пор я включил его в свою практику. Я никогда не выполнял это движение до того момента, но оно было похожим на другие магические пассы, поскольку его намеренностью видимо было перераспределение энергетики, в моем случае к животу.

Чем больше я насыщался Тенсегрити, тем больше оно входило в мое сновиденное состояние, и все больше индивидуализированных движений стали с течением времени появляться. Казалось, что этой техникой воспользовался собственный интеллект моего тела, и я подумывал о том, что этот эффект был скрытой намеренностью Тенсегрити. В любом случае, тот факт, что мое тело само создавало магические пассы, без участи ума, только добавили уверенности в полноте магических пассов в целом.

Драматический изменений в результате моей интенсивной практики не происходило, но мое тело, а также моя воля, обрели твердость, четкость и решительность, которой не было прежде. К тому времени, я, наконец, встретился с самим Нагвалем, в августе того же года. Я позволил себе самым искренним образом перенастроиться наново при помощи магических пассов. Я стал привержен его миру всей кожей и костями.

* * *

Несколько странные проблемы с автомобилем посреди пустыни привели меня к опозданию на вводную лекцию. Карлос Кастанеда уже начал говорить, когда я открыл дверь и мой взгляд упал на него. Он стоял на небольшом подиуме, примерно в тридцати футах от двери, дальше к задней стороне зала. Это было началом трехнедельного интенсивного семинара по Тенсегрити, на котором он сам будет принимать участие в обучении. Местом занятия был кафетерий колледжа в Калвер-Сити, который оказался свободным в августе и который был достаточно законспирированным для нашего «колдовского летнего театра». Карлос был энергетическим сгустком. Без какого-либо участия с моей стороны, мое восприятие само сделало на нем зум, словно я смотрел в телескоп.

Он явно напоминал мне Мигеля из Бандаравелы, но при этом он был заметно ниже и сложен более атлетично. Обильная шевелюра его темно-серебристых волос была по-мальчишески растрепана. На нем были новые белые теннисные туфли, новые темно-синие джинсы Levi's и голубая рубашка без карманов, которая была безупречно выглажена, возможно даже накрахмалена. Он казался подвижным, невесомым, а на его лице была эксцентричная, озорная улыбка.

Он жестикулировал руками, описывая что-то смешное. Он заставил меня подумать о непослушном маленьком мальчишке и старом волшебнике одновременно. А в верхней части лба я заметил два небольших выступа, которые тут же исчезли при повторном присматиривании. На долю секунды он довольно сильно казался похожим на Пана или Мефистофеля, что напомнило мне и о Мигеле. Он был здорово похож на того самого человека, но сбросившего при этом довольно много веса.

Я забыл про все эти мысли, поскольку погрузился в то, о чем он рассказывал.

— Как такое стало возможным, — спрашивал он, — что мы все настолько поглощены самим собой? «Мне, мне, мне, я, я, я» — это все о чем мы думаем. Мы идем к своей могиле, думая «мне, мне, мне», так ни разу в своей жизни не отбросив все это.

Затем он принялся объяснять, что вся энергетика и осознанность, которая является необходимой, чтобы увидеть то, что лежит за рамками «мне», в настоящее время съедается «летунами», коллективной неорганической сущностью, которая бурно разрастается на особой энергетике, которую мы производим тогда, когда фокусируемся на самом себе в виде обеспокоенности, страха, гнева, отчаяния, зависти и тому подобное.

— Что сделало нас такими убежденными, что мы находимся на вершине пищевой цепочки? — продолжал он. — Как можно быть такими уверенными? Только потому, что мы не осознаем хищника, совсем не значит что мы не можем оказаться добычей. Насколько сознательными являются курицы в том, что они существуют в основном только для того, чтобы поставлять нам яйца и мясо?

— Мы должны сбежать из курятника, — решительно заявлял он, — и Тенсегрити поможет вам это сделать.

Это было гениально. Идея неорганических «летунов», держащих нас в качестве домашних животных или скота, и издавна препятствующих нам воспользоваться своей энергетикой для раскрытия своего истинного потенциала, была гениальной. Летуны якобы захватили власть над нашим умом, поместив нам туда внутренний диалог под своим контролем. Единственной стратегией для существа, захваченного таким способом, было пытаться делать все возможное, чтобы прекратить этот внутренний диалог, и набравшись силы избавиться от этой «чужеродной установки», как Нагваль называл этих хищников.

— Вот в чем подлинная цель Тенсегрити.

Сценарий был действительно гениальным. Невозможно найти ошибку, которая сделает его невозможным по определению. Да в конце концов, правда это или нет, не имеет значения, поскольку поддержание хорошего здоровья и бодрости и достижение внутреннего молчания — в любом случае, в наших же интересах. Но возможно, было бы не только полезнее, или даже еще проще, привлечь нашу намеренность супротив этой «чужеродной установки», чем просто стараться проснуться для эволюционного предназначения.

Я сразу же полюбил этого человека — его паноподобное озорство, растрепанные волосы, теннисные туфли и все остальное.

Он был выдающимся рассказчиком, очаровывающим, моментально срабатывая и увлекая ха собой. Его драматические чувства могли заставлять вас дрожать и наполнять глаза слезами, даже тогда, когда он играл падение шляпы. Основную часть инструкций давали чакмулы, но Нагваль присутствовал при этом каждый день, помогая в магических пассах, рассказывая, обучая и заставляя нас смеяться.

В фокусе семинара было конечно Тенсегрити, но снова и снова подчеркивалось важность рекапитуляции.

— Рекапитуляция является обязательным делом. На пути воина ничего не делается без рекапитуляции, — несколько раз повторял он.

Другой повторяющейся темой была безупречность.

— Безупречность имеет перекрывающую все значимость. Это решимость действовать всегда самым лучшим образом где только можно и еще немного больше. В таком разрезе, все вокруг мы воспринимаем как вызов, независимо от того, что именно происходит. Если при этом мы проигрываем, мы не тратим время на сожаление, а продвигаемся дальше. Безупречность подвижна. Она не знает сожалений. Мы просто должны оставаться безупречными и оставаться намеренными. Опираясь на то, что уже случилось.

Многие компоненты мировоззрения Нагваля связаны с тем элементом восприятия, который он называл «местом сбора», области особой интенсивности в нашем суммарном энергетическом поле, где и происходит восприятие. Он утверждал, что когда видишь на энергетическом уровне, человек выглядит похожим на сверкающий кокон, который достигает размеров, более или менее, раздвинутых в стороны рук. Кокон гудит от мириады энергетических волокон или эманаций, а место сбора выглядит как небольшая область интенсивного переливания свечения на периферии кокона. Восприятие происходит, когда место сбора совмещает эманации снаружи кокона с соответствующими эманациями внутри. Мир, который собирается таким образом, зависит, естественно, от положения места этого сбора.

Видимо, когда мы рождаемся, положение места сбора является еще не заданным, но благодаря коллективному притяжению оно постепенно сдвигается к тому же расположению, что и у всех нас. Таким образом, все мы разделяем одну и ту же реальность. С течением времени, место сбора сдвигается обычно только лишь во время сна, под влиянием некоторых препаратов, а также в связи с травмой или сильной боли. В остальных случаях, оно фиксируется нашими близкими и нашим внутренним диалогом. Внутренний диалог является процессом, который постоянно укрепляет положение места сбора восприятия.

В конечном счете, все учение Нагваля направлено к месту сбора восприятия в управляемом виде, получая таким образом доступ ко всей области возможностей человеческого восприятия зараз, что он понимал как наше право по рождению. Внутреннее молчание является обязательным ключом для освобождения нашего восприятия от своей, так сказать, привычной настройки. Осознанное сновидение, прослеживание, магические пассы и намеренность являются всем тем необходимым инструментарием для движения места сбора восприятия, а искусство прослеживания и намеренности используются опять же для его фиксации и стабилизации в новом положении.

Прослеживание является формой контролируемого поведения, целью которого является создание новой и согласованной субъективности, подобной уже действующей. Однако, если действие обычным образом лишь предполагает бытие в качестве кого-то еще, то при прослеживании, этим кем-то, ты еще становишься и на самом деле. Отсюда следует, что при подлинном прослеживании требуется отбросить всю свою конкретную идентичность.

Я уже был хорошо знаком и заинтригован дерзким мировоззрением Нагваля из его письменных трудов. Но услышав его изложение в столь совершенно новой и харизматичной манере, оно наконец полностью обрело жизненность. Его обаяние, остроумие и вибрирующее присутствие было сродни наркотическому привыканию. Он ничего не требовал и не давал обещаний, но большинство из нас более чем хотели следовать его навигационному курсу. Казалось, что сметены все границы. Все это обещало быть окончательным приключением:

— Идти правильным курсом в море осознавания? Запишите и меня!

* * *

Во время обратной поездки в Тусон, я размышлял о том, что мне так и не представился случай спросить Нагваля о нашей встрече в Шри-Ланке. Но в связи с его постоянным напоминанием об избегании всего личного, в частности  какого-нибудь упоминания о личной истории, вопрос должно быть слишком уж отдавал самомнением и «мне, мне, мне». Так что я отставил его и стал надеяться, что он сам обратится ко мне спустя некоторое время, когда будет подходящее течение энергии.

Пока я три недели гостил в волшебном царстве Нагваля, Виктория удалилась в четырехнедельный медитационный ретрит. Колдовство встретилось с буддизмом, когда мы воссоединились в аэропорту Тусона после окончания ее ретрита. Наши места сбора восприятия определенно были в разных положениях. Я коротко постригся и был заряжен на вызов, страсть и решимость. Виктория в сравнении со мной казалась более уязвимой, высокочувствительной и осознанной. Она была открыта настежь, тогда как я был скорее закрыт. Ее глаза выразили обеспокоенность.

— Так вот как теперь ты выглядишь? — было ее первым вопросом.

Невозможно представить, как мы стали далеки друг от друга. Главной целью обеих наших систем убеждений было достижение внутреннего молчания, для достижения чистого пробужденного осознавания. И все же, посмотрев в глаза Виктории, показалось что мы разъехались в разных направлениях. Возможно ли, что такие разные пути могут привести к одному и тому же результату?

Между нами пролегла огромная пропасть. Мы не просто провели несколько недель по отдельности. На протяжении почти восьми месяцев, мы оба стали искренними приверженцами разных духовных путей. Пока Виктория стремилась обнаруживать и успокаивать внутренний диалог, я уже изменил его, и при помощи Тенсегрити я задействовал все тело в своем эволюционном квесте. Если она хотела убрать свою самость из портрета, я больше всего на свете хотел воспользоваться своими правами от рождения. К сожалению, мы оба были жертвами духовного материализма. Каждый из нас явно придерживался твердых позиций и в конечном итоге это вело к конфронтации. В ретроспективе стало очевидно, что мы были обмануты нашими умами. В терминах Нагваля, летуны собирали урожай с каждого из нас.

Несмотря на все это, когда в тот роковой день мы посмотрели другу другу в лицо через пропасть, дух решил вмешаться красивым проявлением личных синхронистичностей, и мы оба прыгнули через пропасть. В конечном счете, между нами существовала глубокая любовь и привязанность, которая и создала синхронистичности и императивно направила к прыжку. Мы отпустили свое содержимое. Ради любимого человека, буддизм и колдовство были забыты. Что только освежило разлуку.

* * *

Ситуация изменилась в результате отпускания наших противоречий. Мы гармонично сосуществовали вместе и создали прекрасную синергетику. Все начало работать совместно — мои академические занятия в области познания и сознания, буддистские принципы непривязанности и пустоты, магический настрой, страсть, решимость и вызов мира Нагваля.

Вскоре после этих событий, я получил приглашение принять участие в закрытом практическом занятии с Нагвалем в Лос-Анджелесе. К моему удивлению и радости, Виктория тоже этим заинтересовалась, и приглашение было получено и для нее тоже.

Эти закрытые практические занятия проходили обычно в студии для занятия йогой в Санта-Монике, бесплатно. Почти целый год, я с Викторией прилетали каждые выходные из Тусона, пока летом 1996-го мы не перебрались в Лос-Анджелес. Группа практикующих составляла в среднем около двадцати пяти человек, посвященных в практику Тенсегрити, и она собиралась только по приглашениям. Список приглашенных часто менялся, что держало каждого из них в напряжении. Иногда выглядело слишком своенравным и жестоким, когда некоторые из нас выпадали из списка, но было бы трудно найти более мотивирующую стратегию для поощрения безупречности и дисциплины. В результате я очень серьезно относился к письменным указаниям Нагваля.

Одним из руководящих принципов был не рассматривать наши с ним взаимоотношения в личном ключе. Он часто начинал занятия поощряя нас в том, чтобы дать ему отправную точку. Потирая руки в предвкушающем ожидании, он начинал спрашивать загадочным тоном:

— Ну, что нового? Расскажите мне! Гм... Гм... Гм... ? — он озорным взглядом оглядывал комнату. — Расскажите мне историю, но без «я» и «мне»? Расскажите мне что-нибудь действительно интересное, что не имеет ничего с вами общего!

Если кто-нибудь набирался смелости стать волонтером, Нагваль часто воспользовался тем, что было рассказано, чтобы поставить точку или даже развить эту тему для занятия. Он бесконечно рассказывал истории, как правило, подчеркивающие человеческую глупость и всеобщее слабоумие социального порядка. Он был великолепным рассказчиком и всегда заставлял нас смеяться, главным образом над самим собой. Другой, часто используемой уловкой было выявление и нападение на наше самомнение, с помощью рассказа о преувеличенных или даже фиктивных историй об одном из нас, что приводило героя в сильное смущение. Например, он мог рассказывать, что якобы знает о том, что Джон мастурбирует каждый день до пяти раз, или что у Джейн большие проблемы в связи с геморроем.

На этих воскресных занятия часто присутствовали ведьмы и другие непосредственные члены когорты, либо инструкторы по Тенсегрити, а сама атмосфера всегда была чрезвычайно заряженной и сильно притягательной. После одного из двухчасовых занятий у каждого из нас происходили заметные изменения на энергетическом уровне. Когда мы покидали студию для занятий йогой, у всех у нас глаза блестели интенсивным сиянием. Иногда я ощущал сильное покалывание вокруг солнечного сплетения, или давление на уровне основания шеи, не особо отличимое от того ощущения, которое происходит перед сдвигом осознавания, вызываемого приемом психотропных препаратов, таких как ЛСД или мескалин.

Само только присутствие Нагваля, несомненно приводило к сдвигу места сбора данных восприятия. Естественно, мы старались продлевать это состояние, проводя время вместе с другими участниками занятий и практикуя магические пассы. Вскоре все наши близкие друзья были из этого внутреннего круга практикующих и, особенно после переезда в Лос-Анджелес, мы стали постоянно погруженными в этот магический пузырь, удерживаемый силой Нагваля.

В дополнение к воскресным занятиям, почти каждый месяц, по-прежнему продолжались проводиться крупномасштабные семинары по Тенсегрити, в различных местах Америки и Европы, число участников которых иногда доходило до тысячи. Постепенно в таких семинарах меня стали привлекать в качестве помощника, главным образом для обеспечения безопасности, что значило ограждать Нагваля, ведьм и особенно Нури, «Голубого разведчика», от любопытствующих участников семинаров. В нескольких случаях, мне было предложено обеспечить синхронный перевод выступлений, для обычно большого количества немецкого контингента, а во время семинара в Берлине, мне была доверена полностью вся логистика. Самые согласованные и прямые взаимоотношения у меня были со Флориндой, с ней я встречался довольно часто, в самых разных проектах.

Мир Нагваля имел четко различимые параметры. Самым фундаментальными были парадигма места сведения всех данных восприятия, и хищнический сценарий, включающий летунов. В качестве ответа на все это предлагались поведенческие элементы из отказа от коллективного соглашения, безупречности, внутреннего молчания и несгибаемой намеренности; туда же входили и практические маневры прослеживания, сновидения и магические пассы. Тканью, которая связывала все эти элементы вместе, было искусство навигации.

Имея привилегию проводить бесчисленные часы внутри мира Нагваля, для меня стало совершенно очевидным, что в его мире ничего не случалось, что не было бы прямым результатом навигации. Все главные действия и решения Нагваля были напрямую вызваны, либо подтверждались навигационными средствами. Несомненно, Нагваль был мастером в навигации, а его ближайшие члены когорты, особенно ведьмы и Нури, служили в качестве дополнительных органов чувств, туннелируя навигационных данные его пути движения. Его намеренность могла измениться за эти годы, и это определенно произошло под влиянием его личности и его идиосинкразии, но его навигационные маневры я всегда воспринимал как нечто безупречное.

Навигация без компромиссов часто может выглядеть со стороны как капризы, поскольку большинство из нас уже забыли как воспринимать энергетически и как продвигаться в мире интуитивно. Воспринимая энергетически, мы должны приостановить маркировку и интерпретацию всего что нас окружает. Если нам это удается, мы обнаруживаем себя в калейдоскопе энергетических конфигураций. Некоторые из энергетических конфигураций ощущаются нейтральными, некоторые — притягательными, а другие — отталкивающими. Как навигаторы, мы естественно должны отваливать от отталкивающих и направляться к притягивающим энергиям, примерно так как действовал я во время перелета на маленьком аэроплане через систему грозовых штормов на юге Франции. По ходу определения того, что ощущается правильным, у навигатора есть только он сам и его безупречность.

Насколько я мог видеть, Нагваль был действительно бескомпромиссен. Если становилось очевидным, что энергетика у некоторых была не подходящей, он отвергал этого человека, и если такое не было продиктовано, как он называл это, навигационным императивом или намеренностью, второго шанса уже не предоставлялось. Одним из главных его устремлений было формирование когерентной группы из «воинов-путешественников».

Он был заинтригован концепцией критической массы. Эксперимент с муравьями, на который он наткнулся, показывал что насекомые будут вести себя хаотическим образом до тех пор, пока их число будет меньше критического порога, который в данном случае составлял количество из примерно пятидесяти особей. Как только достигалась критическая масса, вся группа сразу же становилась организованной и эффективно работала вместе. Нагваль предполагал, что если бы он смог содействовать формированию энергетически когерентной группы практикующих и достижению их критической массы, то в результате это привело бы к коллективному сдвигу в осознавании.

Он постоянно экспериментировал с нами, подобно энергетическому дирижеру со своим оркестром. Пока мы практиковали Тенсегрити небольшими группами, он передвигался около и между нами, переставляя наши позиции в комнате, словно мы были шахматными фигурами, до тех пор, пока они не вставали правильным образом. Всякий раз в его присутствии, я воспринимал, что его исключительной намеренностью было совершать навигацию безупречным образом и создавать оптимальные условия для роста нашего осознавания, как индивидуального, так и коллективного. Если он не смог заставить его сдвинуться у нас как у группы, то он по меньшей мере хотел вывести нас к «порогу» индивидуально.

Примером такого энергетического дирижирования Нагваля служило сведение Виктории и Ренаты в пару, на основе их цикличности, и Дэвида и меня на основе нашей взаимодополняемости. Он долгое время пытался ввести меня в свой внутренний круг. В каждом выходе я осторожно хореографировал с Флориндой, и все время был в паре с мужчиной или с женщиной из его ближайшего окружения, но все было безуспешно. Не происходило ничего ни химического, ни подходящего вообще.

И вот в такой обстановке, когда я однажды сидел на сцене рядом с Тайшей Абеляр, переводя ее речь на семинаре в Берлине, прямо с потолка на пол упала огромная стальная балка, по счастью никого не поранив, но тем самым дав мне понять через холодный озноб, что я и на самом деле им не подхожу. Передо мной, в то время, встала самая настоящая дилемма. Когда я полностью принял для себя мир Нагваля, я также осознавал, что в действительности ему не подхожу.

На пике своего энтузиазма, на самом деле я все-таки надеялся, что в конечном счете мне удастся проскользнуть в коллективное сновидение с группой и путешествовать с ними в море осознавания. Моей единственной озабоченностью стало то, что я чувствовал себя не в своей тарелке со своими компаньонами. А путешествовать сквозь бесконечность с неподходящей группой звучит как в самом деле дурное приключение.

* * *

Даже мое отношение к Нагвалю были странно неоднозначным. Не так уж и много из некоторых аспектов в нем мне нравились, и не нравилось все остальное. Их стало больше, когда я стал осознавать в себе раскол.

Одна часть меня частенько расстраивалась из-за него, а другая часть безоговорочно его обожала. Разочарованной частью была моя обычная самость, которая хотела признания, похвалы, особого статуса и поощрения. Она была нуждающейся, само-рефлексивной, неуверенной, невовлеченной, управляемой рассудком, скормленной летунам частью меня, которая часто возмущалась Нагвалем из-за отказа признать мою «особость».

На этом мирском уровне, он был подобен главному тренеру, лидеру группы, боссу, и придираться к нему было легко и удобно. Однажды, моя спесь довела меня даже до сомнений в его правоте в отношении состава персонала для семинара Тенсегрити. Мы обедали в Версале, обсуждая очень мощный четырехдневный семинар, который только что завершился. Лоренцо Дрейк представил там новую серию магических пассов, и Нагваль похвалил его исполнение.

— Лоренцо был просто великолепен, не так ли? — просиял Нагваль.

— Да, — сказал я, — но меня даже еще больше впечатлил Юлиус. В его демонстрации вообще не было эго, а движения были невероятно точны.

Нагваль просто глянул на меня своими бездонно глубокими глазами, заставив меня утерять на мгновение нить разговора. Но меня понесло. Я никак не мог понять, почему он так сильно обожал Лоренцо, который производил на меня впечатление законченного эгоиста, тогда как Юлиус всегда казался скромным и безупречным, как типичный воин вообще. Я продолжал разглагольствовать о том почему я думаю, что Юлиус был намного лучшим выбором для представления серии новых движений, пока наконец Нагваль не заставил меня замолкнуть одним сильным взглядом. Атмосфера за столом заметно похолодела и его объятия в заключение нашей обеденной встречи были уже не такими сердечными.

К счастью, эта выходка не привела к завершению моего ученичества. Все, к чему привело мое дерзкое инакомыслие, Нагваль раскрыл репликой в начале нашего следующего группового занятия:

— На всякий случай, если вы не знали: у нас здесь не демократия. Мы идем по курсу не на основе консенсуса, — объявил он с озорным взглядом в мою сторону. Сомневаюсь, что кто-нибудь еще понял что имелось ввиду, но меня поставили на место.

Рядом с Нагвалем и ведьмами, вызовом было останавливать суждения, личную озабоченность и саморефлексию в любой форме. В то время ни один из нас не оказался совершенно готовым выйти за пределы своего личного эго, и в конечном счете мы пересекали и преодолевали именно это. Наиболее заметным выражением этой динамики стала форма коллективной эгомании, которая приобрела внутри нашего небольшого мирка монументальные размеры. Друг с другом мы старались быть самоотверженными воинами в эволюционном поиске путей к освобождению, но как группа мы бессовестно ощущали свою особость.

В наших умах мы были избранными, исключительно знающими. Мы были теми, кто готовился покинуть тонущий корабль этого презренно невежественного социального порядка, окружающего нас. Не смотря на все наши усилия, наши внутренние диалоги все равно оставались, но по большей части они замалчивались. Наши умы были полны презрения к социальному устройству, наполнены историями об особости, размышлениями о том, как продвинуться в иерархии нашего мифа и надеждами на существование, описываемого Нагвалем. Все эти мыслительные процессы вызывали скорее напряжение, страх и чувство неудовлетворенности, чем спокойствие и счастье, а Нагваль очевидно оказался в центре этой динамики.   

Но существовала и другая часть меня, которая с этим не имела ничего общего. Это была мимолетная и неуловимая часть того, что ощущалась скорее как вспоминание, чем аспект моек личности. Или же, возможно, мне нужно бы сказать, что я осознавал эту часть скорее в ретроспективе, чем в тот момент, когда все это происходило. Много раз случалось так, что я общался с Нагвалем через ту, другую честь меня самого. И такое просто зачастую не регистрировалось в моем рациональном уме.

Всякий раз, когда мыслительные процессы останавливались, что к счастью случалось довольно часто в присутствии Нагваля, меня захлестывала волна невыразимой любви и благодарности к нему, и все что я мог разглядеть в его сверкающих глазах — безграничная любовь в качестве источника. Особенно после одного из его феноменальных и останавливающий ум речей перед большой аудиторией во время семинаров, когда оказавшись в просто полной тишине и благоговении, я внезапно обнаружил себя в его объятиях, как будто он сошел со сцены. Это был самым буквальным образом секунды вне времени, и я ощутил как будто нечто необъяснимое происходило между нами все это время. Я полностью все это понимал, вообще без всяких мыслей.

Я также помню такие же вневременные события в Версале, во время обеденных собраний или во время случайно произошедших встреч. Однажды, Нагваль попросил сесть за его стол и, держа меня за обе руки, втянул в свое видение того, что он называл «колесом времени». Это было, по сути, метафорическое воспроизведение его восприятия реальности в качестве демонстрации бесчисленных параллельных вселенных.

Он видел возможность «перепрыгивания канавок», как он это называл. Я понимал это как переключение жизней или вселенных. Его увлеченность мистерией осознанности была абсолютно подлинной и чистой, и я снова окунулся в это обоюдное переживание невыразимой любви и безмолвного знания. Он должно быть проговорил около часа, но я не осознал ни одной прошедшей минуты. Во время таких инцидентов, я ощущал себя окутанным в энергетический пузырь, который был отгорожен от всего остального. Я никогда не сталкивался с чем-то подобным вообще. Туда ничего не проникало постороннего; казалось, что экранировались даже звуки снаружи.

Другое памятное событие такого же характера произошло всего за несколько месяцев перед уходом Нвгваля. Выполняя некоторые поручения, я проходил мимо универмага торговой сети «Нордстром» в своем районе, и внезапно ощутил импульс забежать туда, чтобы купить ко всему остальному несколько шнурков. Они были нужны мне уже давно, но в тот момент, все это пришло мне в голову совершенно неожиданно.

В спешке я проскочил вовнутрь, и как только добрался до обувного отдела, сразу же увидел в одном из кресел Нагваля, а мой импульс был настолько мощным, что я буквально плюхнулся в кресло рядом с ним, прежде чем даже поздороваться. Я боялся, что испугаю его, но он не подал виду что удивлен. Его узнающая улыбка медленно возникала из очень глубокого места.

— Нагваль... Извиняюсь... Я и не знал... Я просто плюхнулся в это кресло... Как дела? — смущенно спросил я, все еще задыхаясь.

Тут же я увидел возле стойки с обувью Талию, держащую в руках пару дорогих модельных туфель. Приветствуя меня, она слегка улыбнулась.

— Талия помогает мне выбрать туфли, — ответил Нагваль.

А потом мы просто сидели там неопределенное количество времени, немного переговариваясь, или даже не разговаривая вообще. Я все также дотрагивался до его руки или плеча, когда обращался к нему. Глаза у него были чрезвычайно глубокими и теплыми. Талия не вмешивалась, и в определенный момент я сказал до свидания, встал и вышел из магазина, совершенно забыв о шнурках.

Позже я узнал, что Нагваль почувствовал себя готовым покинуть мир, а он всегда шутил с нами, или мы так об этом думали, что когда он уйдет, то сделает это в своем любимом костюме и в новых брэндовых туфлях. Что определенно ощущалось так, словно бы мое энергетическое тело учуяло ветер этого события и смогло сообщить ему, что мы были еще не совсем готовы оставаться с самими собой.

Последний раз я увидел его на званом обеде в доме на Пандора-авеню, на котором он был вместе с Флориндой и Тайшей. Несколько учеников исполняли скетчи «театр колдовства» для всеобщего развлечения перед обедом. Все скетчи сочинялись исполнителями и всегда подчеркивали глупость и слабоумие социального устройства и одержимость самостью человеческого ума. Никто их них не был профессиональным актером, так что театр колдовства представлял собой хорошую практику в прослеживании и сдержанности.

Обед был роскошным и полезным для здоровья. Флоринда и Тайша готовили его весь день. Сахар был абсолютным «нельзя» в мире Нагваля, так что я был особенно рад, когда Флоринда после еды отвела меня в сторону и поделилась со мной своим секретным запасом шоколада. Она не очень-то следовала правилам, и видимо не только со мной.

Последний из таких вневременных моментов случился немного позднее, тем же вечером. Нагваль отвел меня в угол, и как только пузырь сомкнулся вокруг нас, он стал задавать самые необычные и неожиданные вопросы о карме, проклятиях, искуплении, смерти и даже о боге. Я был просто ошеломлен и со мной случился глубокий когнитивный диссонанс. Это были такие концепции, которые я не мог даже представить, что они входят в часть его словаря. К счастью, его вопросы были по большей части риторическими, и он отвечал на них сам. Я просто не знал что сказать.

Но, как и всегда в такого рода событиях, я ощущал, что поверхностная коммуникация почти не имеет значения, поскольку происходит нечто другое, что я мог охватить своим познаванием. Потребовалось не так много, чтобы я замолчал и, следовательно, смог связаться с Нагвалем другим способом. Объяснить это все можно еще более подходящим образом: внутреннее молчание позволило выйти на поверхность совершенно другую часть меня. Эта другая часть меня была полностью в синхроне с Нагвалем, а знание просто было общим, а не разделяемым или поделенным.

* * *

Нас не ставили в известность о быстро ухудшающемся здоровье Нагваля, но было вполне очевидно, что дело подходит к концу. Исключать этого было нельзя. Мы воспринимали это как должное, точно так же как мы делаем со всем и со всеми остальными. Его частые реплики о том, что его время заканчивается, мы понимали просто как обучающее средство, для того чтобы держать нас в тонусе. Дэвид и я несколько раз приходили в его дом, но Нагваль больше уже не выходил из своих комнат, и мы вместо этого проводили время с ведьмами. В последний визит, Флоринда дала мне экземпляр «Магических пассов», последней книги Нагваля, который он подписал для меня:

Феликсу,
Не теряй шаг, никогда,
Карлос Кастанеда

За несколько месяцев перед этим, я, наконец, получил свое новое имя — «Феликс», означающее что я наконец перерос свою прежнюю самость и что я стал частью колдовской семьи, к лучшему или к худшему. В выборе «Феликса» в качестве имени для меня был очень многое из соответствующего Нагвалю чувства юмора и его навигационного режима работы. Видимо он не забыл нашу встречу в Бандаравеле и даже вспомнил имя попугая, переданного ему на попечение.

Однажды я спросил об этом Флоринду, и она подтвердил это так равнодушно, что я не уверен в том, что она не прикалывалась надо мной таким образом. Она не захотела останавливаться на этой теме, но упомянула, что на самом деле мое новое имя Нагвалю предложила Нури. Взять новое имя и пытаться жить с его намеренностью является удивительной и сильной вещью. Феликс означает «счастливчик», и я посчитал его красивым подарком, который я поклялся никогда не предавать.

Когда я видел Нури в последний раз, она подарила мне швейцарские часы, в знак признательности за мою службу по ее охране, с так много значащим для меня все это время посвящением. Это было в конце семинара, и у меня не было времени развернуть подарок, пока я не вернулся домой уже поздно ночью. Когда я наконец открыл коробочку и достал часы, стрелки показывали без пяти минут двенадцать. Должно быть это был ее прощальный подарок.

* * *

Для постороннего будет сложно понять, каково некоторым из нас было видеть, что этот миф подходит к концу. Если только сам я ощущал себя окруженным магическим энергетическим пузырем во время своих встреч с Нагвалем, то вокруг всех нас было постоянное энергетическое поле — все время, пока миф оставался живым. Его интенсивность нарастала так постепенно, что я никогда не начинал полностью осознавать его силу и размеры.

Только когда умер Нагваль и поле схлопнулось, мне стало заметно насколько оно было сильным. Наиболее заметным элементом этого энергетического поля была невероятная распространенность синхронистичностей. В ретроспективе, вся моя жизнь в то время казалась написанным сценарием. Жизнь была такой гладкой, как будто она была уже отрепетирована. Знаки, предзнаменования и все помыслимые навигационные указания были повсюду.

Если я собирался повидаться с друзьями, то для меня считалось само собой разумеющимся, что имелось свободное место для парковки или оно только что освобождалось прямо перед домом, когда я туда подъезжал. Или подумав о ком-то, почти сразу же раздавался телефонный звонок именно от этого человека.

Все вокруг говорило со мной. Крики птиц, карканье ворон, рекламные щиты, номерные знаки, вообще все могло предстать в моем поле восприятия так, чтобы подчеркнуть мысль или подвести к действию, всегда придающему ему совершенный смысл. Это был прекрасный танец с реальностью, и подсознательно я считал это результатом моей нараставшей личной силы.

Но это было не так. Когда умер Нагваль и ушли ведьмы, поле схлопнулось и ничего похожего не осталось. Музыка кончилась. Танец завершился. Я был сам по себе, или почти сам по себе. Все вместе мои коллеги по ученичеству не смогли вернуть музыку, не смогла и Кэрол Тиггс, которая осталась и после. Жизнь, конечно же, продолжалась, и я просто позволял импульсу взрыва нести меня. Что же касается навигации, то похоже мне пришлось начать с нуля. В отличие от ощущений брошенного в воду и вынужденного плыть, я чувствовал себя вовремя вышедшим из воды, вынужденного двигаться дальше пешком. Это было приземление ковра-самолета. Ковра уже не было, вернулась земная тяжесть.

И я держался за несколько написанных рукой слов на внутренней стороне обложки:

— Не теряй шаг, никогда!